Снег залепляет глаза, и в этом всё дело.
Ресницы слипаются, чёртовы снежинки тают и текут по лицу, делают мир размытым и нечётким.
В снеге и проблема.
А в чём же ещё?
Боль обретает оболочку, стекая растаявшим снегом по лицу.
Это не слёзы.
Кто-то трогает за плечо, и прикосновение чужих пальцев обжигает раскалённым металлом, горло сдавливает спазмом. всё достаточно просто - обернуться и принять любые слова со спокойным лицом.
Всё гениальное просто.
И руки дрожат от перепадов атмосферного давления.
Бла-бла-бла-болтовня.
Болтовня в мировом эфире, а меня просто нет.
- Тебе нужно вернуться в здание, - снежным голосом говорит Йо.
Холодный, как снег, как боль.
Я его не знаю совсем, но иногда... наверное, ненавижу.
- Я не хочу, - слова комкаются и слипаются, будто тоже напитавшись тающими снежинками, и приходится мотнуть головой, рвануть руку. Дурацкие китайские тряпки жгут кожу, снежинки покалывают открытые руки и шею, и бла-бла-бла-болтовня охраны в доме выводит меня из себя, бросает на дурацкие поступки.
Я же не хороший мальчик, знаете?
Не знаете, откуда вам. Спросите японскую полицию, у нас на острове. Не здесь.
Йо складывается пополам беззвучно, оседает кособоко, и снег лепит мозаику, намертво слепляя ресницы на бегу.
Я не вижу, куда бегу.
Я не знаю, куда бежать.
Знаю только, что хочу на свой родной остров, пусть даже там есть свои проблемы.
И арендная плата.
И Асами.
Жёсткие руки прерывают бегство-полёт, и я обречённо понимаю, что сказок не бывает. Нельзя вот просто пнуть - и убежать домой.
По воде аки по суху.
Но я иногда пытаюсь.
Как в той легенде про бумажных журавликов.
На тысячный раз чудо произойдёт.
Не может не произойти.
Снег тает на ресницах, стекает по щекам, забивает рот, заломленные руки болят.
Бла-бла-бла-болтовня не прервётся и тогда, когда меня не станет.
Но может быть где-то высоко, в воздушных потоках, под снегопадом, бьётся тысячный бумажный журавлик.