Над площадью вставало солнце, светлыми бликами заливало гладкие плиты пола, золотило хрустальные шпили дворца. Рассвет здесь был таким всегда, особенно если это рассвет высшего суда.
Палач снял плащ, натянул перчатки, провел пальцами по ладони другой руки. Он знал точно, скоро белая кожа впитает в себя брызги крови, а потом эта кровь окрасит воздух багровым, и металл будет оседать на губах присутствующих признанием вины.
А еще Палач знал, что сегодня такой же день, как и обычно. Тот, кто виноват, будет стоять здесь и отрицать все, будет просить пощадить его, дать шанс, кричать от боли, падать на колени и просить перестать, будет взывать к милосердию, и его уничижение темными каплями неверного яда будет отравлять все вокруг, смешиваясь со вкусом лжи.
И Королева, конечно, его пощадит. И прикажет отправить в Поля Молчаливых Взглядов.
Королева милосердна.
Сколько было их здесь? Всех тех, кто виновен? Десятки? А может сотни? А может уже перевалило за тысячу, и плиты красные от крови и черные от лжи? Серые от страха?
Мужчины с сытыми лицами, считающие, что, как и всегда, они могут купить все. Порочные женщины с обнаженной грудью и обещающим теплом между ног, наглые юнцы со страхом и отчаянной безысходной злостью в глазах, похотливые аристократы, взирающие с интересом даже на Королеву.
Один за другим, и все одинаковые после первого удара кнута. Как по волшебству с лиц исчезало все, кроме страха. И Королева усмехалась, и ее вопросы сыпались в такт ударам, пока продолжался допрос.
Солнце делало розовым край неба, и хрустальные шпили начинали алеть, предвкушая дальнейшее.
На Площадь Разрушенных Надежд опустилось утро.
Сегодня на помосте стоял юноша, почти мальчик. Нет, это не значило, что прожил он совсем мало, просто именно тогда, вот в этом юном возрасте, он совершил свое преступление.
Такой молодой. Палач усмехнулся, удобней устраивая рукоять хлыста в руке. Что ж, они становятся все более юными. Винить ли в этом порочный мир? Все человечество, что гонится лишь за благами?
Или просто вот таких как он? Предающих самое ценное…
Обнаженный, он ежится от холодного утреннего воздуха, убирает прядку с лица, пытаясь вглядеться в туман, окутывающий кресло Королевы, словно ищет ответ. И не находит.
И, конечно, не смотрит на своего палача. Зачем? Никто из них не рискует заглянуть в глаза своему наказанию. Разве это не часть того, что называется «быть человеком»?
- Признаешь ли ты себя виновным, и готов ли ты понести наказание? – разрезал воздух голос Королевы, и сама она словно проступила из тумана, величественная и прекрасная.
Юноша поднял голову, улыбнулся так светло, что солнечная пыль вздрогнула и расступилась.
- Да. Признаю.
Рука в белой перчатке дрогнула, едва не роняя хлыст. Королева поднялась с трона и сделала шаг вперед.
- Я не ослышалась? – голос стал чуть мягче, - ты признаешь свою вину? Ты готов нести наказание?
- Да, - юноша смотрел бесстрашно, и только кусал нижнюю губу, - я… готов… наверное… Будет больно?
Взгляд назад, прямо в непроницаемые глаза Палача, и вот Виновный замер, не в силах перестать смотреть, погружаясь в темное забвение.
- Будет, - кивнул Палач и обнял его подбородок ладонью, заставляя отвернуться, - ты должен быть наказан.
- Я понимаю, - тихо прошептал юноша и снова глянул на Королеву, - это правильно, ведь так? Я его… не увижу?
Королева улыбнулась, и на площади стало пасмурно и отчаянно холодно.
- Ты не смеешь просить об этом, - проговорила она, - ты – убивший любовь, не смеешь просить о милосердии.
- Я и не прошу о милосердии, - усмехнулся юноша и потер рукой, закованной в цепи, лоб, - я прошу о возможности увидеть его.
- Что скажешь, Палач?
- Он в Садах Забвения, моя Королева. Встреча возможна.
- Ну что ж, - она повернулась, взметнулся алый плащ, - Суд милосерден, как и я, за признание можно награду. Ты увидишь его. До казни.
…………………………..
Он был обычным молодым человеком из обычной хорошо обеспеченной семьи. Закончил школу, поступил в университет, а в перспективе было спокойное стабильное будущее в папиной фирме и в, подаренной им же, квартире. Красивое лицо и отличные волосы, Лексус и папины деньги привлекали бездну внимания молоденьких девушек, готовых на все. И этого всего хотелось без меры: вечеринки до утра, две длинноногие барышни в постели, реки вина и коньяка, секс в джакузи. Привычная жизнь, от которой не отказался бы никто. А где-то впереди маячил диплом, место директора и жена из высшего света, прямо с вечеринки «чей папа круче».
Рыжик появился на горизонте случайно, словно из другой жизни, и улыбка пленила, а потом стало казаться, в мире есть что-то больше, чем обеспеченная жизнь.
Его губы были мягкими и податливыми, волосы гладкими и пахнущими цветами, а когда он прижимался ночью к груди, казалось, мир замирает.
А потом о романе узнал отец, и поставил перед выбором – или он, или обеспеченная стабильная жизнь.
Выбор был очевиден, и юноша выбрал жизнь в богатстве.
К тридцати пяти годам осточертела работа с услужливым персоналом, готовым за деньги лизать ботинки, красавица жена, переспавшая со всеми его партнерами по бизнесу, и целующая по утру приторно-сладкой помадой, после чего щебечущая, что пора в салон. Осточертел ее мопс, которого втихую все время хотелось пнуть, а эта шавка верещала как резаная, и следом на ней верещала жена. Осточертели шлюхи, нежно улыбающиеся его деньгам. Надоела последняя модель телефона, машины и тридцать галстуков от Версаче.
Надоела приторность и ложь, и воспоминания о нем стали преследовать по ночам. Почему-то сильней всего в памяти всплывали рыжие вихры и глаза – лучистые, светлые. И тонкие пальцы, словно принадлежавшие девушке, гладящие по лицу так осторожно, как будто боясь что-то спугнуть.
Снилось, как он уходил, после того, как богатый пьяный папенькин сын орал «убирайся, ты ничтожество, ты мне не нужен, ну трахались с тобой и что? Думаешь, я тебя любил?»
И рыжик улыбался так, словно его убили. Улыбался и просил не бросать, говорил, что любит, просил возможности просто быть с ним. Просто видеть его. Ничего больше. Просто видеть хоть иногда.
И охрана выставила его прочь, пообещав переломать ноги, если он еще появится.
А он приходил. Приходил и просил одуматься, просил перестать, просил не становится таким же как все его приятели – богатым и пустым ничтожеством.
И все так же нетрезвый роскошный блондин смеялся, говоря, что одумался, собирается жениться на достойной девушке, и приказал спустить с лестницы бывшего любовника.
Рыжику тогда сломали руку и повредили ногу. Он уходил, держась за стенку, дрожа от боли и последнее, что сказал: «надеюсь, ты никогда не пожалеешь о том, что отказался от любви в угоду всему этому».
«Пошел ты» - кричал вслед блондин, и пил, пил, пил, потом трахался и снова пил.
И образ гас в сознании, погребенный красивыми шлюхами и дорогим коньяком.
И каждую ночь он прогонял призрак ушедшей любви, пока тот не угас совсем.
А вот сейчас вернулся бессонницей и своей проклятой лучистой улыбкой. И даже коньяк за полторы штуки ее не прогонял.
«Прошло пятнадцать лет – думал уже потасканный, но все еще красивый блондин, - он даже женился или живет с каким-нибудь парнем своего уровня, снимают квартирку на двоих, жрут на ужин картошку, он располнел и больше не улыбается как последний святой мудак. А я тут всякую хрень себе представляю».
А образ звал, пробиваясь сквозь пьяные сны и псевдоделовую суету, и однажды он не выдержал, поехал к нему домой.
Оказывается у рыжика была мать. И смотреть на старуху в ситцевом платье было гадко. Блондин морщился, закуривая, и сквозь зубы цедил вопросы.
Умер? Как умер? Ощущение, что все не так нахлынуло сразу после слов.
Избила охрана какого-то парня? Уже не оправился и умер?! Ну и что за мудак на его пути был, что охрана искалечила до смерти?
Сигаретный дым остановится в горле, а сердце вдруг остро кольнуло.
«Один мудак был в его жизни. Ты, сука».
Только почему мутнеет в глазах того, который правит миром и покупает только самое дорогое?
«Самое дорогое тебе не купить. Ты это потерял».
«Прокляла бы я того, кто так обошелся с моим сыном, - сказала мать рыжика на его могиле, и мороз пробежал по спине блондина, - да только не знаю я, кто это. Но Бог – он все видит. Он накажет».
«В Бога верят только слабаки, которые ничего не добились в жизни, вот и ищут утешения», - огрызнулся блондин и курил одну сигарету за другой.
И коньяк опять не спас, не оградил от снов.
И этот чертов рыжеволосый улыбался окровавленными губами и гладил по лицу переломанными пальцами. Проклятый святой любовник!
И волосы на затылке были мокрыми от чувства вины, а может любви? А может просто пить больше надо на ночь?
И три шлюхи, лижущиеся между собой, отлично отвлекают, под аккомпанемент клубной музыки и литров вина, и лицо с ясными глазами уходит, теряется, исчезает.
«Забывая меня, ты забудешь себя, любимый».
А умер бизнесмен в тридцать восемь лет. Надоел жене, да и наследство хотелось.
Три пули разрывали грудь, а он шептал «прости меня, рыжик».
…………………………
- Он что-нибудь помнит? – тихо спросил Виновный, делая шаг навстречу.
Цепь натянулась, Палач остановил движение.
- Нет. Не помнит. Ни тебя, ни того, что ты сделал. Он пил воду родников утешения, и забыл все, что было с ним. Сон исцелил его тело, а Сады лечат его душу.
- Ему не… больно? - шепотом пробормотал Виновный и вцепился в руку Палача, - пожалуйста, скажи, ему не больно?
Усмешка холодом отдалась на спине, и юноша поежился.
- А разве нет наказания за Любовь?
- Но это… несправедливо! – ногтями царапнул по белой коже перчатки, - неправильно! Он не может страдать за то, что любил меня! За то, что я его бросил!
- Он страдает за свои чувства, не твои.
- Неправильно! – почти закричал Виновный, - слышишь! Неправильно!
Звякнули цепи, он рванулся вперед, падая на колени, стирая запястья острым металлом, не понял, когда его отпустили, рванул за плечи любимого.
- Малыш мой!
Светлые пустые глаза смотрели в никуда, на руках и лице исчезали кровоподтеки, темно-рыжие волосы казались серыми.
- Маленький мой, - всхлипнул Виновный, лихорадочно целуя глаза, щеки, губы, - прости меня, пожалуйста. Прости.
- Он говорит мне – уходи, он говорит – я тебя не люблю, он говорит – со мной ничего нет, он говорит – хочет спокойной жизни, он говорит – он не любит меня… - и глаза становились темными, бездонными, движения лихорадочными, с волос начинала капать кровь, стекала по спине, уходила в густую траву, - он говорит…
- Тебе нельзя его касаться, - проговорил палач и поднял за цепь вверх, - он наказан за любовь, ты будешь казнен за предательство.
Тот, кто стал Виновным, вцепился в руки Палача, заглядывая в лицо.
- Пожалуйста, так не может быть! Я не хочу, чтобы ему было больно! После всего, что он пережил, так нельзя!
- Каждый отвечает за свой выбор. Он пьет из родников утешения и забывает все.
- Я просто не хочу, чтобы ему все еще было больно, - сдавленно проговорил юноша, - я хочу забрать все, что чувствует он, я хочу, чтобы он просто жил спокойно. Неужели он не заслужил покоя?
- Ты не можешь быть казнен дважды.
- Но я могу до казни принять его наказание, - почти спокойно проговорил Виновный, - я ведь признался во всем, неужели я не заслужил последнего желания?
- Отказавшись от него в жизни, ты хочешь принять его здесь?
- Да.
- Тебе отказано в родниках утешения. Страдание не будет забыто.
- Ничего, - юноша кусал побледневшие губы, - хоть что-то для него я сделаю.
Рука в перчатке приподняла подбородок, и испуганная решимость в светлых глазах юноши казалась естественной, реальной.
- Боишься?
- Да.
- А тогда, проживая свою жизнь, не боялся?
- Нет. Думал, все забуду. Все пройдет.
- Откуда такая решимость?
- А смысл сейчас закрывать глаза на истину? Я идиот, разрушил то единственное, что было в моей жизни настоящим. Твоя Королева права, Палач. Я виновен.
- Я разрешаю тебе попрощаться с ним. После чего он тебя забудет навсегда.
- Спасибо, - выдохнул юноша и опустился на колени перед любимым, нежно обнял ладонями лицо, целуя в губы, - прости меня за все. Не помни меня, я буду только рад этому.
Губы мягкие, сладкие, такие знакомые. И глаза на мгновение ясные, такие как тогда, когда-то очень давно. Пальцы вплетаются в волосы, и хочется, чтобы это мгновение никогда не закончилось, застыло навсегда в алых хрустальных шпилях башен.
- Я люблю тебя, - прошептал Виновный, и ясность ушла из глаз любимого.
- Кто вы? – вежливо улыбнулся рыжий юноша, - мы знакомы?
- Нет, - улыбнулся Виновный и поднялся, позвякивая цепями, - я желаю вам долгой счастливой жизни.
Слезы на белой коже перчаток Палача становились красными, а юноша все дрожал, не в силах сдержать себя.
- Пора, - тяжелая рука легла на его плечо, - твое последнее желание исполнено.
………………………….
«Я дарую тебе память, - сказал Палач, - ты будешь помнить, почему ты наказан»
И он помнил. Каждый раз, когда его тело подвергалось насилию, каждый раз, когда было страшно, голодно, невыносимо больно, он помнил, и память казалась фантомом, забытой реальностью, снами и кошмарами.
Каждый раз, когда тот, кого он любил, гнал его прочь, сердце рвалось на части, но под коленями был только мокрый асфальт, а в голове насмешки «ты, ничтожество, думаешь, ты мне нужен?»
Каждый раз, когда его любовник подкладывал его под кого-то, перед глазами были только белые перчатки во вспышках невыносимой боли, которую перебивало только такое же отчаяние. И алые капли проступали ненужными кляксами на белой коже, когда голос во снах шептал «ты знаешь, за что ты наказан».
Каждый раз он думал, что сходит с ума, когда чья-то рука одним ударом вышибала зубы, ломая их, раздирая в кровь губы, царапая язык, каждый раз все казалось бредом, какой-то отчаянной нереальностью, а потом он приходил в себя в пропахнувшей хлоркой и мочой больнице, и безразличный мужик в белом грязном халате говорил, что пора выписывать, остальное заживет.
Рука в белой перчатке сливалась и улыбкой и рыжими завитками волос на виске, и он думал, что все это один бесконечный кошмар, из которого нет обратной дороги.
А еще, иногда ему казалось, что удары хлыста, разрывающие плоть – страшная болезненная мечта, сводящая бред ничтожной жизни к реальности.
А потом приходило утро. И память казалась проклятьем.
Усталость ломала, сжигая последние силы, и смысла, чтобы встать и иди дальше, уже не было, Палач, Королева и рыжий брошенный любовник – все было просто иллюзией, чтобы оправдать никчемность своего существования, но надо было жить дальше.
И искать хоть какой-то смысл.
Вот только смыслом становилась рука в белой перчатке, в которую можно было вцепится и бороться дальше.
Пока не наступил финал.
………………………….
- Они встретятся, моя Королева? – задумчиво спросил Палач, садясь на скамейку у ее ног, - будут вместе?
- Встретятся, да, - улыбнулась она, - разве мы не стоим на защите Любви, мой дорогой? Разве мы не служим ей?
- Так они будут вместе?
- Как только пройдут свой путь.
………………………….
- Простите, я опоздал! – задыхаясь, юноша ворвался в аудиторию, сдирая с себя куртку, - пробки…
- Молодой человек, займите свое место, - оборвал преподаватель, - не мешайте лекции.
Студент быстренько уселся за вторую парту, достал ручку и тетрадь, пытаясь слушать.
Осеннее солнце золотило темно-рыжие волосы преподавателя, отражаясь бликами в тонких очках.